Франсин Риверс - Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

Об этом узнает Он.

Атрет схватил ее руки и оторвал их от себя.

— Она моя жена, Аномия, а ты знаешь закон.

Ее глаза вспыхнули, но тут же снова стали холодными.

— Твоя жена не хочет тебя. Твоя жена — чужеземка, которая не принадлежит к нашему народу. И ты это уже понял, иначе не бросил бы ее.

Атрет отступил на шаг назад, желая, чтобы между ними было расстояние, нуждаясь в этом расстоянии, чтобы не потерять способность думать. Бросил. Это слово вонзилось в него, подобно стреле, пронзило его острым чувством вины. Застонав, он отпрянул от Аномии.

Жрицу охватила холодная ярость. Она накатила на нее, как волна, волна необузданной ревности. Аномия смотрела, как он пятится от нее, и ждала, когда он упадет. Когда он упал, она осторожно приблизилась и опустилась рядом с ним на колени.

— Ты сказал, что твоего сына родила женщина по имени Юлия, — произнесла она, убирая ему волосы со лба.

— Она приказала оставить его на скалах умирать. — Атрет грустно засмеялся. — Римские женщины так и поступают. Если родившийся ребенок матери не нужен, она бросает его. И если бы Рицпа его не взяла, он бы умер.

— Подожди, не засыпай, Атрет, — сказала Аномия, больно ущипнув его за бок. — Значит, Рицпа взяла твоего сына? И ты об этом не знал?

— Его к ней принесла одна рабыня. — Атрет вспомнил Хадассу, стоявшую в свете факелов в коридоре темницы, ясно представил ее спокойное лицо. «Вот, Он убивает меня; но я буду надеяться». Атрет вспомнил, как Хадасса стояла у входа в его пещеру, где он жил, после того как ему изменила Юлия. «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь», — сказала она тогда, глядя в ночное небо. Именно из уст Хадассы он впервые услышал Благую Весть об Иисусе Христе, именно в ней он впервые увидел тот мир, который Бог способен привнести в человеческую жизнь. Вот и сейчас Атрет смотрел на звезды, видневшиеся сквозь ветви дерева, под которым он сидел. Он был готов отдать что угодно, чтобы снова почувствовать этот мир и покой.

Прощайте врагов ваших.

Иисус простил.

Феофил простил.

Аномия видела лицо Атрета, искаженное гримасой боли. Он застонал, качая головой.

— Рицпа… — невольно выговорил он. — Я люблю ее.

— Подожди. Она принесла этого ребенка тебе?

Расстроенный и пьяный, Атрет уже ни о чем не думал.

— Нет. Мне пришлось его искать. Я только знал, что он у одной вдовы.

— Вдовы?

— Она потеряла собственного ребенка. — Атрет потер лицо, пытаясь хоть как–то протрезветь. — Я взял у нее Халева, но к тому времени кормить его могла уже только она.

— Околдовала.

— Скорее, она околдовала меня, — тоскливо произнес он. — Она околдовала меня с того самого момента, как я впервые взглянул на нее. С тех пор я только и думаю о ней. Все время. — В этот момент ему хотелось одного — провалиться в глубокий сон. И, закрыв глаза, он так и сделал.

Аномия скривила губы. Атрет был так пьян, что не понимал, какое оружие только что сам вложил ей в руки. Она наклонилась ниже, уткнулась ему в шею и прошептала на ухо:

— Но это пройдет. Подожди только, и ты поймешь…

Потом она выпрямилась. Изрядное количество выпитого эля дало себя знать, и Атрет провалился в забытье. Жрица прикоснулась к его лицу, еще раз полюбовалась его красотой, чувствуя горечь неудовлетворенных желаний и жажду мести. Уж если она не сможет завладеть им, то пусть он не достанется и проклятой ионийке.

— Жаль, что ты так и не захотел быть со мной. — Аномия жарко поцеловала Атрета в бесчувственные губы. — Ты еще об этом горько пожалеешь.

Она ушла, оставив его спящим в лесу.

И иное упало на добрую землю и дало плод, который взошел и вырос, и принесло иное тридцать, иное шестьдесят и иное сто.

Проснулся Атрет оттого, что кто–то звал его. Он подумал, что это ему показалось. Сев, он огляделся и понял, что находится в лесу.

Его туника была пропитана лесной влагой, звезды ярко сияли в темном небе. Как он здесь оказался?

Он вспомнил, как вышел из холостяцкого дома, потому что не хотел больше слушать весь этот гам, а хотел побыть в тишине и подумать.

Потом до него дошли какие–то неясные воспоминания об Аномии. Вспомнив это, он почувствовал, как его охватило какое–то смутное беспокойство.

— Атрет!

Ему ни с кем не хотелось разговаривать, но призыв показался таким тревожным, что он отозвался.

— Атрет! Ты где?

— Я здесь, — недовольно ответил он.

Перед ним появился Херигаст. Он тяжело дышал от долгого бега.

— Пойдем со мной. Гундрид и старейшины увели из грубенхауза твою жену.

— О чем ты говоришь? — спросил Атрет, чувствуя приступ тошноты. — Куда увели?

— В священную рощу, на допрос. Аномия сказала, что у нее были другие мужчины.

Сознание Атрета мгновенно прояснилось и заработало активнее. Он ведь предупреждал Рицпу никому здесь не говорить о своем прошлом, потому что прекрасно понимал, что за этим последует.

— Что ты сказал?

— Аномия сказала, будто ты рассказал ей о своей жене и о том, что до тебя у нее были другие мужчины.

Атрет тихо выругался и попытался подняться. С первой попытки это не получилось, и он снова тяжело опустился на землю. «Юлия!» Почему–то ему в голову врезалось горькое воспоминание о Юлии!

— Ты слышишь меня? — сказал Херигаст, схватив его за тунику и тряся что есть силы. — Они же убьют ее, если ты не скажешь, что Аномия лжет!

«Я никогда не солгу», — снова вспомнил Атрет слова Рицпы. И он знал, что она скажет правду, даже если это будет стоить ей жизни.

— О Боже, — произнес Атрет. — О Иисус, что же я натворил? — Он вырвался из рук Херигаста и побежал. На бегу он пытался вспомнить, что он наговорил такого, что Аномия могла бы обратить против Рицпы.

Наверное, он сказал достаточно для того, чтобы Рицпу могли убить.

Добежав до собрания, он протиснулся сквозь ряды воинов и оказался во внутреннем круге. Рицпа стояла посередине со связанными руками.

— Не говори ничего! — крикнул ей Атрет. — Не отвечай ни на какие вопросы!

Аномия быстро вышла в круг и указала на Атрета.

— Уведите его от нее! Она может околдовать его снова и заставить говорить все, что ей нужно!

Атрет почувствовал, как к нему подошли и положили руки на плечи.

— Уберите руки! — Атрет сопротивлялся, когда его пытались увести прочь. — Не отвечай на их обвинения, Рицпа! Не говори ничего! — Его сердце пронзила острая боль, когда он увидел в ее глазах бесконечное страдание. Он предал ее. Своими собственными устами он произнес слова, которые теперь обратились против нее.